Обычно после полуночи с Ватутиным по ВЧ разговаривал Верховный Главнокомандующий. Вот-вот должен быть звонок из Москвы. И когда он раздался, Ватутин рывком снял трубку.
В хате слышен негромкий, медлительный голос с характерным грузинским акцентом:
— Ватутин, в букринской излучине неудача. Мы еще не наступали как следует, а уже остановились. Вашему соседу Коневу тоже трудно, но Второй Украинский фронт стремительно вышел за Днепр. — В трубке легкое покашливание. — Что вы собираетесь делать? Каким образом можно исправить создавшееся положение?
— Я прошу подкрепить наш фронт новой танковой армией.
— Помочь ничем не могу. Резервная армия еще не готова. Нужно атаковать собственными силами.
— Тогда я прошу разрешить фронту перенести направление главного удара с юга на север, где мы овладели грядой командных высот. Лютеж — основной плацдарм. Букрин — вспомогательный.
— Это хорошо, что на севере командные высоты наши. Но сможет ли новый плацдарм принести нам успех?
— Сможет. Я убежден, товарищ Сталин, скрытый маневр обеспечит внезапность. Мы будем иметь перевес в силах на месте прорыва и без подкреплений. — Ватутин ждет ответа.
Тишина.
— А если противник обнаружит переброску войск, что тогда? Пустая затея! Надо все взвесить. Ставка и Генштаб подумают. Вы получите директиву. — Негромкий, медлительный голос смолкает.
Ватутин опускает на рычажки трубку.
— Какой она будет? Верховный нами недоволен. А мы наступали как следует в трудной излучине, — задумчиво произносит он.
Ночью Ватутин ворочается в постели, не может уснуть. Два плацдарма не выходят из головы, так и вертятся, словно крылья ветряков. Тревожит и ожидаемая директива Верховного. Вспомнилось, Сталин сказал: «Это хорошо, что на севере командные высоты наши». Очевидно, Ставка и Генштаб учтут обстановку, и Лютежский плацдарм станет главным. Он старательно подсчитывал в уме необходимое для переброски войск время и пришел к убеждению, что на всю подготовку к операции потребуется шесть суток. Это был самый предельно сжатый срок. И постепенно в душу закрадывалось сомнение: сможет ли такое огромное количество боевых машин, пушек, пехоты и кавалерии в самой строгой тайне занять на Лютежском плацдарме свои позиции. Не приведет ли этот смелый оперативный план вдруг к новой неудаче? Хотелось хоть на минуту чем-то отвлечься, уйти от мучительных раздумий. Он взял с тумбочки найденную где-то ординарцем старую книгу. Внимание привлек пожелтевший титульный лист:
«СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ Н. И. КОСТОМАРОВА. РУИНА.
ИСТОРИЧЕСКАЯ МОНОГРАФИЯ».
Он с интересом принялся листать толстую книгу, прочел: «В открытых украинских равнинах свирепствовали бури и вьюги. Тогда от трех до четырех тысяч шведских воинов погибло от невыносимой стужи. Сам король приморозил себе нос и должен был долго тереть его. Пока не возбудил правильного кровообращения».
Ватутин представил себе, как в вихрях снежного бурана движутся шведские латники, вооруженные копьями. С трудом переваливают через сугробы повозки. Едва тащатся пехотинцы. Они укрываются от бьющего в лицо снега за толстыми придорожными вербами и даже залазят в дупла. Конные шведы окоченели, сидя верхом на лошадях, пехотинцы примерзли к деревьям, к повозкам, на которые они облокачивались в последние минуты борьбы со смертью. Только конная группа продолжает путь. Закутанный в меха король усиленно трет рукавицей нос.
За окном сильные порывы осеннего ветра. Льет дождь.
Он перевернул страницу, и она словно высекла искру: «Обходной маневр казачьих полков заставил короля укрыться в укрепленном городке. В Зенькове Карл встретил новый, тысяча семьсот девятый год».
«Обходной маневр! Да, только обходной...» В эту минуту окончательно укрепляется вера в эту операцию. Он вскакивает с постели. Прислушивается к шуму дождя и освещает электрическим светом карту, думает вслух:
— Если придется перебрасывать войска, то трудно будет на марше. Грязь. Дождь. Но нет худа без добра. Пасмурная погода поможет маскировать войска на марше. — Всматривается в заштрихованный красным карандашом Лютежский плацдарм. — Да, он не так уж велик... Если там сосредоточить танковую армию с артиллерийским корпусом, то куда девать конницу? Придется разместить ее на левом берегу... Вблизи мостовой переправы. А КП штаба фронта придвинуть к переднему краю.
Он ложится в постель только перед рассветом и видит во сне сына и дочь.
«Как выросли вы, повзрослели». Он обнимает детей.
Лена просит: «Папа, помоги мне решить задачу». Она взбирается к нему на колени.
Он берет карандаш, проверяет шеренги цифр. Они тут же под рукой превращаются в треугольные флажки, жирные пунктиры, заштрихованные ромбики и стрелы будущих ударов.
«Мне бы решить свою...»
Ватутин просыпается от звонкого петушиного крика. Поднимает брезентовую штору, глядит в окно. Петух на плетне бьет крыльями. Он такой же рыжий, как диск туманного солнца. Митя, охраняющий хату, бросается к нему, взмахивает автоматом, петух перелетает на соседний плетень. Звучит победное «кукареку».
Утренние сводки говорят о наступившем затишье. На плацдармах все притихло, притаилось. Только изредка вспыхивает короткая перестрелка. Ожидая директивы, Ватутин продолжает до мельчайших подробностей продумывать план рокировки войск с левого фланга на правый. Штаб фронта в наивысшей готовности ждет распоряжений командующего. Директива приходит поздно вечером. Ватутина окружают генералы Гречко, Иванов, Крайнюков, Кальченко и Шатилов. Он отрывает взгляд от директивы: