Внимание: «Молния!» - Страница 42

— Довольно, Бюттгер! — звякнул шпорами Манштейн. — Приведенное вами образное сравнение отражало и продолжает отражать мой взгляд на всю нашу борьбу на Восточном фронте. Вы должны помнить об этом и впредь не допускать бестактности.

«Вот тебе и разговор начистоту, — мелькнула у Шульц-Бюттгера мысль. — Какие ни приведи доводы — все равно фельдмаршал останется при своем мнении. Я только навлеку на себя его гнев». И он сказал с явной покорностью:

— Я полностью разделяю мнение Буссе. Изложенную нам господином фельдмаршалом операцию считаю вполне осуществимой. Осмелюсь лишь заметить: на внезапность наших ударов рассчитывать нельзя. Они наносятся из мест, взятых русскими под особое наблюдение.

— Вы правы, Бюттгер, я думал об этом, — смягчился Манштейн. — Если бы правый фланг большевиков обхватить глубже, внезапность сопутствовала бы нашему контрудару. Однако перегруппировка войск поглотила бы все драгоценное для нас время. На что же надо рассчитывать? На силу ударов и стремительное развитие атаки. Этому подчинить все.

И тут же фельдмаршал вместе с Буссе и Шульц-Бюттгером засели за разработку плана «Тигровый прыжок».

Постепенно связанные с этим планом надежды успокоили Манштейна, и он снова стал «ледяным фельдмаршалом».

После полночи связь со штабом фон Шелла прервалась. Вначале на это никто не обратил внимания, потом Шульц-Бюттгер накричал по телефону на дежурного офицера, потребовал немедленно восстановить связь со штабом танковой дивизии.

— Где же все-таки фон Шелл? — спросил Манштейн.

— Сейчас уточню... — ответил Шульц-Бюттгер.

— Странно... Не мог же его штаб провалиться сквозь землю. Фон Шелл... Что-то не припоминаю этого генерала. На каком фронте он воевал?

— Фон Шелл — новобранец, господин фельдмаршал, но особый и счастливый. Встал из кресла, покинул в тылу кабинет — взамен получил дивизию. — И Шульц-Бюттгер побежал на радиостанцию. Появился он совершенно расстроенным. — Штаб фон Шелла больше не существует. Неожиданная встреча с советскими танками и полный разгром. Фон Шелл пешком пришел на КП Балька. Необстрелянная двадцать пятая танковая дивизия понесла значительные потери и, пожалуй, на две-три недели вышла из строя.

— У Шелла шок... Надо выяснить, продвигаются ли советские танки дальше. Мы имеем возможность устроить им западню.

— Нет, они остановились.

Манштейн вдавил окурок сигары в хрустальную пепельницу.

— Господа, совесть не позволяет мне терпеть на посту командира дивизии такую бездарную тыловую крысу.

— Сейчас фон Шелла легко отстранить от должности, — начал осторожно Буссе. — Но надо ли так поступать сгоряча, не выяснив всех обстоятельств ночного боя? Да к тому же встречного, самого тяжелого. Тень падает и на испытанные передовые войска, которые позволили советским танкам незаметно проскользнуть в наш тыл. К тому же командующий армией Раус приказал совершить такой быстрый марш к Фастову, который для недавно сформированных частей просто пагубный. Я советую не спешить. Фон Шелл — большой приятель Гудериана, он в дружеских отношениях с Гиммлером. Надо ли нам вступать в конфликт с этими влиятельными лицами?

— Я не вижу другого выхода...

— А выход есть. Создать новый штаб дивизии из наших опытных офицеров. Я убежден: фон Шелл не станет мешать его распоряжениям.

— Пожалуй, вы правы... С этим можно согласиться. — Позванивая шпорами, Манштейн стал прохаживаться вдоль настенной карты. — Проклятая ночь, она подарила нам ящик Пандоры. Придется повременить с «Тигровым прыжком». Подойдут еще свежие силы, и мы подготовим контрудар самым тщательным образом. — Звонко звякнув шпорами, он остановился и, окинув взглядом карту, сказал: — Крохотный плацдармик у села Новые Петровцы превратился в стратегический, и, не скрывая своей цели, большевики по радио заявили на весь мир, что он дает им возможность изгнать нас из Правобережной Украины. — Он еще звонче звякнул шпорами. — Нет, господа, предчувствие меня не обманывает, вернее, строгий расчет и анализ обстановки подсказывают: на Днепре пальма победы будет в наших руках.

12

Фронтовые синоптики предсказали Ватутину не совсем обычную зиму на Украине. Такую, какая приходит в здешние края только раз в сто лет: с теплыми южными ветрами, с дождями и мокрым снегом. Реки рано взбухнут и разольются. Оживут ручьи и наполнят каждый овражек водой. Распутица расквасит дороги и превратит в полях благодатный чернозем в непролазную грязь, в черное цепкое месиво. Ватутин не только думал, но уже с карандашом в руках подсчитывал, какой труд придется затратить члену Военного совета фронта по материальному обеспечению Никифору Тимофеевичу Кальченко и всем его подчиненным, чтобы своевременно обеспечить за Днепром войска фронта всем необходимым для продолжения гигантской битвы. Подсчитывая количество необходимых боеприпасов, горючего и продовольствия, он изредка посматривал на сурово-озабоченное лицо Кальченко. В душе он уважал этого распорядительного, с особой хозяйственной хваткой человека, умевшего в самых тяжелых условиях перебрасывать на большие расстояния тысячи тонн срочного груза.

Он называл Кальченко всегда только по-дружески: Никифор. Вот и сейчас, протянув листок, сказал:

— Взгляни, Никифор, это на будущее.

Пробежав листок, Кальченко чуть кивнул:

— Не подкачаем.

Ватутин предложил Кальченко поужинать, и тут в дверях появился недавно назначенный на пост начальника штаба фронта генерал Боголюбов.