Внимание: «Молния!» - Страница 28

Козинский мост! Ватутин думал о подвиге вечных тружеников войны — саперов и с благодарностью вспоминал колхозников из приднепровских сел — эту почти двухтысячную рать, добровольно пришедшую в трудный час на помощь воинам. Какой же это был героический и великий труд! Ведь чтобы забить с плота вручную одну деревянную сваю, надо было сделать порой до трех тысяч ударов.

Теперь козинский мост стерегут зенитные батареи и с воздуха постоянно охраняют его истребители.

Первая попытка прорвать в букринской излучине оборону противника и выйти с подвижными войсками на оперативный простор потерпела неудачу. Готовясь к новому штурму укрепленных вражеских позиций, Ватутин со своими ближайшими помощниками генералами Гречко, Ивановым и Штевневым не только продумал план прорыва, но и несколько раз побывал на переднем крае и провел с командирами рот, батальонов и полков специальные совещания, готовя их на исключительно трудной местности ко всем видам боя. Он перебросил на плацдарм тяжелые орудия и потребовал от артиллерийских начальников как можно точнее засечь огневые точки гитлеровцев, чтобы поразить их в первые же минуты боя. Танкисты, поддерживающие пехотинцев, должны были прокладывать им путь, бить по врагу с ходу и уничтожать оживающие вражеские пулеметные гнезда. Он призвал саперов самоотверженно, так же как на Курской дуге, расчистить для танков проходы в минных полях. По его плану авиаторы стелили «бомбовый ковер» на тактическую полосу обороны врага, обрушивали на нее всю мощь ударов и потом сопровождали наступающие войска в глубь вражеской обороны, помогая им выйти на оперативный простор.

Находясь на передовых наблюдательных пунктах, он прежде всего пытался представить себе повторное сражение — все сложные взаимодействия войск на местности с множеством высоток, изрезанной бесчисленными малыми и большими оврагами и крайне ограниченной дорогами.

«Что может принести успех в букринской излучине? — думал Ватутин и пришел к выводу: — Только быстрота продвижения. Темп и еще раз темп!»

Вошел порученец Семиков и напомнил:

— Николай Федорович, через двадцать минут у вас встреча с иностранными корреспондентами.

— Да, я готов.

Когда он вошел в соседнюю хату, два иностранных корреспондента с интересом рассматривали рушники. Первым обернулся розовощекий здоровяк в сером дорожном костюме и, поняв, что перед ним генерал Ватутин, сказал:

— Господин командующий, разрешите представиться: американский корреспондент Дэвид Лаурс. Я только что перелетел через океан и попал с воздушного корабля прямо на «свадьбу». Мне сказали в Москве, что на фронте так называют теперь всякую наступательную операцию. — Он, чуть отодвигаясь в сторону, слегка подталкивает вперед человека в кожаной куртке и темных очках. — А это мой английский коллега Чарли Уилсон.

— Очень приятно с вами познакомиться. Я рад, что нам не понадобится переводчик. Вы хорошо владеете русским языком.

— Это заслуга моей матери.

— Она русская?

— Да, но... Обстоятельства заставили ее в молодости покинуть Питер... Сегодня, подъезжая к вашему командному пункту, я увидел на дороге пленных, и мне вспомнились стихи, которые я слышал от матери: «Сколько их! Куда их гонят? Что так жалобно поют? Домового ли хоронят, ведьму ль замуж выдают?»

Его коллега одобрительно кивает.

С обаятельной улыбкой Лаурс продолжает:

— Мы счастливы, что Советское правительство разрешило нам посетить линию фронта, а вы при всей своей занятости — принять нас на командном пункте. Господин командующий, мы не станем скрывать от вас, что являемся не военными людьми. Мы никогда не держали в руках винтовки. — Он на секунду запнулся, подыскивая русские слова: — И принадлежим к тем людям, которые, находясь в глубоком тылу, умеют только расставлять на карте военных действий разноцветные флажки. Поэтому заранее просим прощения, если некоторые наши вопросы покажутся вам наивными.

Ватутин тоже улыбается:

— А мне доложили, что Дэвид Лаурс — старый боевой конь. Был в английских войсках в Северной Африке. Освещал в американской прессе оборону Тобрука. Не так ли? Что же вы прибедняетесь?

— О, эта Северная Африка! — со страдальческим видом произнес Лаурс. — Она оставила в памяти тропическую жару, сыпучие пески, ураганные ветры и ливни — двадцать четыре часа небеса низвергают на землю сплошной поток. Вода сносит мосты и превращает дороги в бурные реки. В моих тогдашних корреспонденциях было больше романтики, чем военных действий. Что же касается Тобрука, то я стараюсь не вспоминать о нем. Там чудом удалось мне избежать «котла». Надеюсь, в России мне не придется переносить столько неприятностей. — И уже в голосе заискивающие нотки. — Позвольте спросить вас, господин командующий, как вы относитесь к высадке союзных войск в Италии? Оказала ли эта высадка помощь вашим войскам? Не снимают ли немцы свои дивизии с берегов Днепра, чтобы направить их на Апеннинский полуостров?

— Вы сказали, что умеете расставлять на карте военных действий флажки. Расставьте их, и вы увидите, какое огромное расстояние отделяет Апеннинский полуостров от Днепра. Высадку союзных войск в Италии, конечно, надо приветствовать. Но это еще не существенная помощь. Наш народ продолжает ждать открытия второго фронта. Пока ни один выстрел на Апеннинском полуострове не отзывается эхом на берегах Днепра.

— Господин командующий, я и мой английский коллега Уилсон являемся новичками. И пока еще не совсем знаем, с чего нам начинать... Мы провели один день в Сталинграде и почувствовали грандиозный размах войны, о котором в Америке, да и в Англии, не имеют полного представления. Скажу о своей стране. Если пройти по большим и малым городам, заглянуть на самое далекое ранчо и спросить там у жителей, кто выигрывает войну в Европе, — вам ответят: «Американский солдат, и, кажется, кое-чем нам помогают русские».