Ватутин, одобрительным взглядом следя за движением указки, подумал: «У Пухова тихий голос, но зато громкая слава. Разработанная им операция сулит успех». В углу кабинета гулко, словно на башне бьют часы. Слушая их, он роняет:
— Черняховский в Славуте совсем заждался...
Во второй половине дня, окончив работу с Пуховым, Ватутин простился с ним и вместе с генералом Крайнюковым поспешил в армию Черняховского.
Командующий фронтом ехал погруженный в свои мысли, еще раз обдумывая план предстоящей операции. Вся подготовка к освобождению Правобережной Украины в основном завершена. Войска заняли исходные позиции, они ждут его сигнала. Утром четвертого марта он ударит во фланг группы армий «Юг» и разгромит ее основное ядро. Скала-Подольская! Вот оно, то место, где должны попасть в ловушку подвижные войска Манштейна.
Прогремел под колесами мост через Горынь. К нему подходили танки. Ватутин, сняв перчатку, развернул лежащую на коленях карту и сказал:
— Кабанов, к Черняховскому две дороги. Одна асфальтовая, но окольная и сильно разбитая. К тому же она сейчас перегружена: подходят резервы. За Гощей свернете на шлях. Это самый прямой и кратчайший путь в Славуту. Сегодня мы там проезжали.
На перекрестке водитель старший сержант Кабанов повернул «эмку» на Гощу. Следом пошли два «виллиса» и «додж» с охраной.
В разбросанное по холмам село Милятин втягивается большой вооруженный отряд. Скрипят тяжело груженные подводы и сани. На них пулеметы, патронные ящики, мешки. В гривы коней вплетены красные ленточки. Люди одеты в домотканные крестьянские свитки, брезентовые и черные клеенчатые плащи, полушубки и зеленые шинели. На многих шапках, картузах и старых замызганных фетровых шляпах алеют звездочки.
На окраине села в стоящую на бугре у самой дороги хату входят вооруженные, забрызганные грязью люди.
— Слава Исусу! — Одетый в брезентовый плащ автоматчик хлопает дверью.
— Слава, слава Йсу! — испуганно и поспешно отвечает хозяйка. К ней жмутся две девочки и мальчик.
— Встречай, хозяйка, партизан-освободителей. Немцев кормила? Жрали тут от пуза?! Смотри мне, — грозит плеткой.
На столе горшок борща, ломти черного хлеба, кусочки сала и очищенная головка лука.
— Кы-ыш!.. — Человек в брезентовом плаще гонит от стола детей. Подзатыльники — девочкам, звонкий щелчок — мальчику. — Давай на печь!
Пришельцы жадно набрасываются на еду. Хлебают борщ. Как голодные гуси, вытягивая шеи, глотают сало. Расхватывают ломти хлеба. Насытившись, человек в брезентовом плаще подходит к окну, с силой распахивает его. Под окном окапываются черные ватники. Устанавливают на бруствере окопа ручной пулемет. Берут на прицел дорогу. С бугра, на котором стоит хата, хорошо виден размытый ручьями шлях с неглубоким кюветом. Поле небольшое, ровное. Оно рассечено, словно саблей, изогнутым шляхом. Метрах в ста от хаты он круто поднимается на возвышенность.
— А ну, держи! — Человек в брезентовом плаще бросает в окоп буханку хлеба.
Мелькают одноэтажные домики с маленькими верандами. В глубине старого парка проходит серая тень хмурого костела. За местечком Гоща машина командующего въезжает на шлях. Он пустынен.
Вдали белеют маленькие хуторки. Они быстро исчезают за буграми.
Порученец командующего полковник Семиков с четырьмя автоматчиками вырываются на открытом «виллисе» вперед.
Водитель Ватутина старший сержант Кабанов внимательно следит за плохой дорогой. Частые ухабы замедляют движение. В лощинах взбухли ручьи. Вода пенится. Белые гребешки волн перекатываются через низкие бревенчатые мостики. Падает мокрый снежок, и на подъемах все чаще буксуют колеса. За «эмкой» идут два вездехода с шестью автоматчиками.
— Нигде ни души, глушь такая, даже колесо не заскрипит, — круто поворачивая руль, говорит Кабанов.
— Вот уже Сияницы. Скоро Милятнн. Проехали пятьдесят километров, — отзывается Ватутин. Он посматривает то на карту, сложенную на коленях гармошкой, то на карманные часы с длинной серебряной цепочкой. Скоро шесть.
За пустынными Сиянцами показывается старинная деревянная церковь. Вровень с давно некрашенными куполами чернеют верхушки голых могучих яворов. За церковью стоит разбитый снарядами ветряк и напоминает нахохленную птицу. Дорога спускается в лощину. Серыми тучками приближаются соломенные крыши большого разбросанного по холмам села Милятина.
— Что-то наш «виллис» остановился... Смотрите, Николай Федорович, ребята с машины соскочили. — Кабанов сбавил ход.
Ватутин заметил, как на крыльце крайней хаты метнулся какой-то человек в черном ватнике. Сверкнул выстрел, и впереди «эмки» пролетела трассирующая пуля.
— Надо проскочить! — сказал Ватутин.
— Дорога плохая, будем в кювете, — быстро ответил Кабанов.
С бугра ударил пулемет, но чьи-то меткие пули с вездеходов потушили его огонь.
Из-за хат грянуло еще несколько выстрелов, и на окраине села завязалась перестрелка.
Отстреливаясь, к «эмке» с автоматчиками подбежал Семиков:
— Засада! В селе большая бандеровская банда... Мой «виллис» поврежден. Разворачивайтесь.
Кабанов моментально повернул руль. Дорога была узкой, и задние колеса забуксовали в ухабе. «Эмка» стала поперек дороги. Кабанов распахнул дверцу, глянул под машину:
— Переднее колесо пробито, и радиатор течет.
С бугра раздались винтовочные выстрелы. Красная трасса пуль с треском перерезала дорогу. Стреляли из-за хлева и клуни, как под Луганском, когда молодым красноармейцем Ватутин отражал внезапные налеты бандитов.